В конце прошлого года на одном из последних заседаний в областном правительстве эксперт из структур Высшей школы экономики, которая выиграла тендер на разработку стратегии развития области до 2030 года, заявил о том, что в ближайшее время стоит ожидать, что южные районы области самоликвидируются. В них попросту некому будет жить. Речь шла о Старокулаткинском, Николаевском, Павловском и Радищевском районах. Откуда возникли такие прогнозы?
Все эти «вымороченные» районы объединяет несколько очевидных (из статистики) тенденций — большой отток населения, низкий уровень динамики роста заработной платы, высокие показатели безработицы, малое число более-менее крупных предприятий. Например, в Старокулаткинском районе таковых нашлось всего три — пилорама, хлебопекарня и производство кормовой сои. Не намного лучше дела и в Николаевском и Павловском районах.
Как же пытаются жить жители этих районов?
Практически в любом крупном селе, и уж тем более в любом райцентре, можно наблюдать множество новых добротных домов. По количеству магазинов строительных материалов, пластиковых окон в домах, сайдинга на фасадах и новых фундаментов не сильно отстают и Радищево, Павловка или Николаевка. Много отремонтированных ухоженных домов и в крупных селах, где сохранилась базовая социальная инфраструктура — школа, фельдшерский пункт и детский сад. Откуда деньги?
Основных источников ресурсов несколько:
1. Отход. В большинстве «живых» населенных пунктов подавляющая часть активного мужского населения ездит «вахтовать». География поездок самая разнообразная. На юге области развит строительный промысел в Самарской и Саратовской областях, в центральных районах многие «живут Москвой», кто-то ездит «на севера». Средний заработок нормального вахтовика позволяет поддерживать вполне достойный уровень жизни семьи — у большинства ухоженные дома, более-менее новые автомобили, «пристроенные» дети. Наиболее успешные вахтовики сами создают строительные бригады из односельчан. Несколько таких бригад достигли вполне промышленных объемов.
2. Грузоперевозки. В райцентре или крупном селе вполне можно прокормиться с помощью «Газели», кое-где остались и владельцы фур. В последние годы в связи с точечным ростом объемов с/х приобрели популярность и Камазы-зерновозы. Не даст пропасть и трактор. В типичном случае летом трактор используется для с/х работ, зимой — для вывоза леса. В сезон в селе из 500-1000 человек жителей трактор может «приносить» до 50 тысяч рублей в месяц.
3. Бюджет. В селах и в райцентрах, где администрация сохраняет социальный контроль на территорией, от четверти до половины населения занято в бюджетной сфере. Источник ресурсов в данном случае — зарплата. Благодаря майским указам Путина, этот источник ресурсов из традиционно вторичного для многих семей превратился в один из основных — средняя зарплата в околобюджетной сфере выросла за последние четыре года в два раза. Тем не менее, дома семей со смешенным типом дохода членов («бюджет»+ «вахта», «Газель»+ пенсия, «такси» + теплица и т.д.) отделаны чаще всего богаче.
4. Социальные выплаты. При большом количестве пенсионеров на уровне домохозяйств огромную роль играют пенсии и социальные выплаты. При этом не только напрямую, но и косвенно — многие умирающие деревни превратились в распределенные дома престарелых, где дома покупаются «дачниками» – доживающими свой век пенсионерами, в том числе и из соседних регионов. Их пенсии играют немаловажную роль для создания местных неформальных рынков услуг (вскопать огород, отремонтировать дом, отвезти в райцентр или к месту прописки). При этом спрос на эти услуги удовлетворяется в основном местными «шабашниками», которые воспринимаются успешными семьями как работники второго сорта. В самых захудалых поселениях до сих пор даже жива мера оплаты труда «одна бутылка».
5. Лес. Несмотря на уменьшение количества пилорам, которое наблюдается в последние годы, лес продолжает оставаться одним из основных видов сельского дохода. При этом производство пиломатериалов перестает быть основным видом переработки древесины. Широчайшее распространение получило производство срубов с последующим строительством домов и бань под заказ, кое-где развивается резка по дереву и производство мебели.
6. Дары природы. В связи с ростом спроса на грибы и ягоды, вновь широко развился грибной и ягодный промысел, рассчитанный на сдачу собранного скупщикам. Меры везде разные. В Кузоватовском районе, где работают скупщики из Самары, в 2014 году мерили трехлитровыми банками — одна банка маслят оценивалась в 80 рублей, белянок — в 500-600. Ягоды (земляника, дикая клубника, экзотическая голубика в Барышском и Сурском районах) мерились ведрами. Основной сбыт — опять же, через скупщиков. В сезон один сборщик только с грибов в благоприятных условиях может заработать до 100 тысяч рублей. Благоприятным для промысла оказалось зарастание бывших полей молодым лесом, что позволяет собирать грибы и ягоды около деревни.
7. Сельское хозяйство. Развитые личные подсобные хозяйства теряют свое распространение. Держать корову могут себе позволить лишь люди, обладающие достаточным количеством времени — чаще всего пенсионеры. При этом экономическая сторона вопроса выглядит сомнительно — коров держат больше по инерции, большой выгоды получить не удается из-за дороговизны кормов. Любители живности активно заменяют коров свиньями и козами, но крайне редко ЛПХ является основным источником дохода, равно как и огород. Исключение — картофель, который хорошо берут скупщики. Но и огороды наиболее развиты чаще всего в вымороченных селах, где нет других источников ресурсов. В больших селах и райцентрах выгодней оказываются другие виды занятости.
8. Работа по найму. У частников работает около 10-20% сельского населения, фермеры чаще всего нанимают сезонных рабочих, причем в «успешных» деревнях приходится работников завозить из соседних населенных пунктов. Зарплаты платятся в основном неофициально, официально начисляется (минималка) лишь в тех сферах, где неминуемы проверки (сфера услуг и торговля). Исключений (в виде крупных производств и агрохолднигов) немного. При этом квалифицированный рабочий в сфере сельского хозяйства может рассчитывать на зарплату в 50-70 тысяч рублей (механизаторы, комбайнеры в сезон). Но даже несмотря на это, желающих находится немного.
9. Трасса. Любая транспортная магистраль оказывается важный источником ресурсов, которые могут осваиваться самым разным способом. Наиболее простые примеры — придорожные сервисы, АЗС и торговля, но есть и более экзотические примеры – так, в Новоспасском и Николаевском районах немаловажную роль в экономике играет нефтепровод «Дружба». Неоднократно правоохранительными органами в нем обнаруживались незаконные врезки, которые давали сырье для подпольных (и, судя по рассказам местных, одного легального) нефтеперерабатывающих заводов («самоваров»). Судя по обилию небрендовых заправок на трассе М5, проходящей параллельно нефтепроводу, а также по обилию бензовозов на въезде в Сызрань, ресурс активно осваивается до сих пор.
10. Ландшафты. Даже на основе одних только данных статистики можно сделать вывод, что природные ландшафты играют весьма серьезную роль в экономике. В первую очередь речь идет о Волге, которая выступает мощным источником ресурсов как напрямую (рыба), так и косвенно (привлечение «москвичей» и дачников). Кроме того, весьма значительная часть охотугодий в области арендуется жителями соседних регионов. Можно даже сказать, что большинство ценных угодий на юге и юго-востоке области арендовано иногородними. Чаще всего «москвичи» (обычно жители Самары) наводят в них элементарный порядок, что ставит крест на таком ресурсе как браконьерство. При этом ценность ландшафтов явно недооценивается — они активно и бездарно повсеместно разрушаются. Нет и понимания того, что ресурс «москвичи» или ресурс «коттеджный поселок» появляется из-за обладания ресурсом «ландшафт», который нужно сохранять.
Все, что можно было легко разворовать, разворовали: выкопали весь металл, порезали сельхозтехнику, разобрали коровники и фермы.
Стоит отметить, что такой источник ресурсов как воровство практически не отмечается. Причина банальна — все, что можно было легко разворовать, разворовали: выкопали весь металл, порезали сельхозтехнику, разобрали коровники и фермы. У оставшегося имущества после череды банкротств нашелся хозяин и экстенсивное пользование имуществом приобрело цивилизованные формы — здания ныне продаются под разбор.
Окончательно умерла и система социального контроля над территорией через сеть колхозов и совхозов, которая выступала источником ресурсов для личных подсобных хозяйств. Практически все подобные сельхозпредприятия, сохранившие в статусе коллективного хозяйства «советскую» структуру распределения ресурсов, обанкротились, некоторое время просуществовав по схемам «закрытие глаз на воровство взамен сдачи паев» или «выдача кормов взамен земельных паев».
В результате этого процесса практически повсеместно личные подсобные хозяйства оказались без дешевых (или бесплатных) кормов, что постепенно приводит к тому, что жители села отказываются от серьезной скотины, кормить которую оказывается невыгодно.
Именно с этим многие опрошенные жители села связывают окончание эпохи ЛПХ. Если 10-12 лет назад за счет собственного хозяйства выживали очень многие селяне, но сейчас хозяйство стало в основном вспомогательным источником ресурсов.
Эпоха ЛПХ кончилась, равно как и эпоха разбора коровников и поиска металла.
Сегодня типичный доход домохозяйства получается из нескольких источников. Если говорить о типичной работящей средней сельской семье, то чаще всего один из её членов является бюджетником, а второй либо «живет Москвой» (вахтует) либо занимается местным ремесленничеством и оказанием услуг. Несмотря на то, что располагаемые ресурсы в каждом поселении разные, в общем и целом жители приспособились, получая доходы из набора доступных ресурсов.
Понятно, что чем значимей в административной иерархии поселение, тем (в типичном случае) больше выбор возможностей для заработка. Поэтому в райцентрах палитра осваивания ресурсов гораздо богаче, чем в небольших поселениях. Вымороченными же оказываются те поселения, где наблюдается сочетание отсутствия местных ресурсов (что не мешает жить отходом или с/х) и потери социального контроля над территорией (отсутствие базовых социальных благ — транспорта, школы, доступной медицины).
Статистика не описывает реальность
Очевидно, что осваивание подавляющего большинства описанных «сельских» ресурсов происходит таким образом, что никак не учитывается официальной статистикой (за исключением бюджетных платежей и деятельности предприятий, сдающих статотчетность). В результате возникает ситуация, когда «цифровая» картина жизни района рисуется исключительно на основе имеющихся данных, которые фактически отражают не реальность, а степень обеспеченности района бюджетными ресурсами.
Молодежь перебирается в города — Тольятти, Сызрань, Самару, Ульяновск.
Не исключение и демография. Особое внимание традиционно уделяется коэффициентам рождаемости, смертности и уровню миграции. Миграционный прирост отмечается только в двух районах — Ульяновском и Чердаклинском, из остальных районов люди уезжают, причем с разной степенью интенсивности — где-то 50, а где-то и 300 человек в год. Но общие закономерности выделить достаточно сложно — год на год не приходится. При этом основные направления миграции различны. В «вымороченных», по мнению составителей стратегии, южных районах преобладает межрегиональная миграция, в центральных районах — внутрирегиональная. Понятно, что людей забирают центры ресурсов. На юге — это Самарская область, в центральных районах — Ульяновск. Статистика эти процессы не детализирует, но для местных жителей они очевидны — молодежь перебирается в города — Тольятти, Сызрань, Самару, Ульяновск.
На местном уровне процесс выглядит вовсе не так безысходно как «народ уезжает». Для того, чтобы сменить прописку и попасть в статистику, необходимо, чтобы было где прописаться. И вот тут проявляется интересная тенденция — рост миграции в последние годы многие опрошенные связывают с… покупкой жилья в городе. При этом часто без продажи жилья в районе. Типичный сценарий миграции выглядит так: парень или девушка уезжают жить в город, закрепляются там, выходят замуж или женятся и/или находят работу и с помощью родителей (оставшихся в селе!) покупают жилье. Сценарий помощи при этом слабо соответствует сценарию тотальной бедности выживающих сел. Более того, далеко не всегда рост миграции можно и нужно объяснять вымороченностью участков территории. Во многих случаях важнейшую роль играет географическая близость более развитых центров ресурсов. Например, по словам местного риэлтора, многие жители благополучного Новоспасского покупают недвижимость в Сызрани вовсе не для того, чтобы «спасти детей от безысходности», а для того, чтобы сдавать в аренду (фактически, используя как банковский вклад). Часто в городском жилье прописывается один из членов семьи, но далеко не всегда он там живет.
Исконный местный житель, зарегистрировавший бизнес в соседнем регионе, предстает в отчетах местной администрации иногородним стратегическим инвестором
Развитию такого рода институтов способствует и географическая отдаленность Ульяновска и/или районного центра. Хозяйственная и административная жизнь по факту в тех же южных районах тяготеет вовсе не к областному центру, а к ближайшим городам регионов-соседей. Прописка там позволяет значительно упростить существование — например, пользоваться гораздо более развитой системой медицинской помощи или получать кредиты для бизнеса на лучших условиях. Из рассказа владельца торговой точки в Николаевке следует, что иногда дело заканчивается даже предпринимательской мимикрией — исконный местный житель, зарегистрировавший бизнес в соседнем регионе, предстает в отчетах местной администрации иногородним стратегическим инвестором, хотя на деле не покидал родного поселка.
Естественно, что некоторые домохозяйства переезжают «с концами», продавая жилье в районе. При этом на него практически всегда находятся покупатели, даже в действительно умирающих селах. Причина — в материнском капитале, введение которого резко подняло цены практически на любое жилье до размера, сопоставимого с этим самым капиталом. Махинации с куплей-продажей такого жилья осуществляются риэлторами с целью обналичивания материнского капитала либо для покупки жилья по капиталу для цыганских семей. Фактически, от недвижимости для таких сделок требуется лишь одно – «прямые» документы. По этой причине близкие к центрам ресурсов районы области некоторое время назад облюбовали риэлторы, в результате чего некоторые практически умершие села по документам некоторое (до следующей продажи) время населяли многодетные семьи и одинокие мамы с двумя детьми. На деле, конечно же, дома стояли заколоченными.
Другое дело те села, в которых сохранился социальный контроль над территорией, то есть есть действующая социальная инфраструктура в виде фельдшерского пункта, школы и транспортного сообщения. Приличные жилые дома с хозяйственными постройками в таких селах пользуются устойчивым спросом, причем почти по всей территории области. Брошенными в таких поселениях оказываются только те дома, восстанавливать или перестраивать которые экономически невыгодно.
Немаловажную роль такого рода поселенцы играют и для умирающих сел, некоторые из которых давным-давно превратились в распределенные дома престарелых.
Особенно очевидна эта тенденция опять же на «вымирающем» юге области, где фактически вообще нет пустующих обихоженных домовладений, а в вымороченных селах жизнь теплится часто исключительно за счет «гостей региона», владеющих недвижимостью.
Именно по этой причине к индикаторам из данных статистики стоит относиться с осторожностью. Потери за счет миграции чаще всего восполняются, но такими способами, которые не отражаются статистикой.
Но далеко не по всей территории. То, что поселения вымирают, — это правда. Но вымирают выборочно. В первую очередь вымороченными становятся деревни в исконном их понимании поселений, расположенных возле «выдранных» из леса полей-распашек, то есть сельскохозяйственных населенных мест, – там, где утрачивается административный социальный контроль над территорией, а местных ресурсов недостаточно для самообеспечения.
Индекс социального контроля
Советская система расселения, которая во многом наследовала дореволюционную, базировалась на функциональных аналогах поместий — совхозах и колхозах, которые обеспечивали в первую очередь вовсе не с/х освоенность, а социальный контроль над территорией. Поселение в этой системе — это не то место, где люди селятся, а то место, где людей поселили. Следовательно, возникала неизбежная вертикальная унификация: уровень области, уровень района, уровень поселения. Цель этой унификации — обеспечение приблизительно одинакового уровня обеспеченности ресурсами. Району полагалась больница, техникум, большой дом культуры, рабочему поселку — школа, детский сад и клуб, селу — центральная усадьба со здравпунктом и школа 8-и летка. И так далее. При этом регламентировалась и география — все блага должны были быть доступны. В этой системе совершенно не учитывались объективные отличия в ресурсной обеспеченности, вызванные географией. Через систему дотаций и субсидий всем поселениям на всей территории гарантировался одинаковый минимум. И он с той или иной степенью успешности обеспечивался.
Поселение в этой системе — это не то место, где люди селятся, а то место, где людей поселили.
Эта система полностью развалилась после утраты своего каркаса в виде колхозов и совхозов, но сохранилась административно. Так, с советского времени не поменялись границы районов, практически не изменилась и структура подчинения и организации поселений несмотря на то, что объективная обеспеченность ресурсами стала играть все большую и большую роль.
Попытки пустить ситуацию на самотек с надеждой на местное самоуправление не оправдались все по той же причине — с высших уровней административной иерархии структура расселения виделась однообразной, а местная обеспеченность ресурсами не учитывалась. В результате от этого пришлось отказаться — сегодня все муниципальные районы являются дотационными, а их финансирование большей частью осуществляется за счет трансферов из областного бюджета. Фактически, таким образом администрации стали исполнять всю ту же функцию — наместников для обеспечения социального контроля, но с небольшой долей самостоятельности — возможностью формировать часть бюджета самостоятельно.
Несмотря на явно неадекватную реальной обеспеченности ресурсами административную иерархию и административное деление, районы (за счет жителей) постоянно приспосабливаются к реальности несмотря на постоянные попытки модернизации и реформирования.
«Просто оставьте нас в покое, люди только приспособились» /Иван, Павловский район/
Для оценки этого процесса мы опирались на те данные статистики, которые обладают гарантированно высокой валидностью — площадь территории районов, доходы и расходы муниципальных бюджетов за последние пять лет, уровень дефицита бюджета района, процент собственных доходов в бюджете и количество прописанных на территории района. Этих данных достаточно для того, чтобы оценить насколько эффективно районы осваивают территорию (собирают доходы) и насколько качественно исполняют функцию социального контроля над ней. Остальные статистические данные, как показала практика, никакую сторону реальности с достаточной степенью достоверности вообще не описывают.
В качестве основы был взят процент собственных доходов бюджетов районов от общего их объема, что с учетом размера дефицита или профицита бюджета позволило выявить ту долю расходов районных бюджетов на одного жителя территории, которая тратилась из «собственных» средств. Такой подход дает возможность сравнить сколько сам район со своей территории «собирает» и сколько при этом ей «отдает». Таким образом фактически отсекается «помощь» бюджетами других уровней, что позволяет оценивать исключительно районную реальность, пусть и весьма косвенно.
Решения области по налоговому администрированию фактически можно рассматривать как показатель лоббистских возможностей района, что также является его ресурсом.
Очевидно, что подобная оценка выглядит излишне интеграционной, особенно на фоне того, что на уровень доходов бюджетов сильно влияют решения области (хотя бы по установлению доли акцизов, которые остаются в муниципальном бюджете). Но других статистических инструментов просто нет, а решения области по налоговому администрированию фактически можно рассматривать как показатель лоббистских возможностей района, что также является его ресурсом.
В результате выяснилось, что между районами вовсе не существует глобальной разницы по обеспеченности жителей «собственными» бюджетными расходами — то есть «сами себе» районы «зарабатывают» примерно одинаково несмотря на серьезную разницу в размерах общей бюджетной обеспеченности (то есть объема трансферов). Если отбросить пригородные районы, где бюджетная обеспеченность выше за счет явной интеграции с областным центром, то окажется, что расходная разница не различается более, чем в 1,3-1,5 раза. То есть, собственный доходно-расходный баланс районов очень близок несмотря на разницу в обеспеченности ресурсами. Единственным исключением кроме Ульяновского, Цильнинского и Чердаклинского районов оказался Сенгилеевский, который выделяется на общем фоне большими «собственными» расходами. Этот район более эффективно использует свою территорию, собирая больше доходов?
Для ответа на этот вопрос мы привели реальные доходы и расходы бюджетов районов к единице площади. Выяснилось, что у Сенгилеевского района доходы на единицу площади далеко не самые высокие, а расходы и вовсе одни из самых низких. Фактически, это говорит о том, что доходы формируются в районе не за счет внутренних, а за счет внешних ресурсов. Аналогичная ситуация и в других районах с большой разницей «территориальных» расходов и доходов — Чердаклинском, Цильнинском, Новоспасском, Ульяновском, Новомалыклинском и Карсунском.
Больше площадь и больше ресурсов — должно быть больше населения.
Но этот показатель не учитывает плотности населения, то есть простой вилки возможностей «больше площадь и больше ресурсов — должно быть больше населения». Для учета этого фактора, мы разработали еще один индикатор — отношение «собственных» расходов к «собственным» доходам на человеко-гектар. Этот индикатор позволяет оценить насколько активно ищутся и осваиваются внутренние ресурсы самим населением и насколько им в этом помогает район.
Как несложно заметить, большинство районов из «вымороченного» списка (за исключением Радищевского) обладают высокой собственной живучестью.
Самовыживание вместо самоуправления
Налицо очевидный процесс самовыживания населения. Возникает вопрос — как же он находит свое отражение в бюджетных показателях если основная экономическая деятельность находится вне досягаемости статистики?
Наблюдения показывают, что естественным образом возникает своеобразный компенсационный механизм — на тех территориях, где количество ресурсов ограничено, возникает потребность в их более полном освоении, что в свою очередь неизбежно ведет к легализации процесса их освоения. Легализация в свою очередь находит отражение в бюджетных показателях. То население, которое не живет исключительно бюджетом или отходом, начинает переходить от сугубо кустарной и ремесленной деятельности к выстраиванию промышленных цепочек «производство-сбыт», что вызывает рост количества реально действующих зарегистрированных предпринимателей и фирм, без чего невозможно, например, получение субсидий при производстве с/х продукции или официальное получение делянки в лесу через аукцион (очевидно, что этого процесса не было бы без ужесточение «правил игры» со стороны власти).
Одновременно ускоряется и процесс интеграции населения вокруг самосозданных центров ресурсов, что хорошо заметно на примере Старокулаткинского района (где, напомним, промышленность (естественно, подающая статотчетность) по документам исчисляется тремя мелкими производствами), где роль таких центров взяли на себя зарегистрированные ЛПХ и фермеры.
В результате сам по себе, несмотря ни на какие усилия властей (наподобие газификации), ускоряется процесс гибели мелких населенных пунктов, особенно вблизи межрайонных границ.
Население само перерасселяется по территории так, чтобы максимально эффективно использовать имеющиеся ресурсы — забирают стариков из погибающих деревень, продают риэлторам дома в селах, где закрылись школы, используют материнский капитал, чтобы переселиться в райцентр и так далее. Пустующую нишу в населенных пунктах, где сохраняется социальный контроль над территорией и живы красивые природные ландшафты, занимают дачники, остальные деревни погибают.
Для того, чтобы поселение жило хотя бы в виде распределенного дома престарелых, необходимо не так много — наличие проезжей круглый год дороги, транспортного снабжения до ближайшего села с фельдшерским пунктом и магазина. Если нет хотя бы одного из этих факторов, поселение становится кандидатом на выбывание.
Быстрее всего выморачиваются поселения вблизи межрайонных границ. Причина этого чаще всего — отсутствие транспортного обслуживания и нормальных дорог из-за того, что каждый из граничащих районов считает поселение «не совсем своим». Плохая дорога исключает регулярный подвоз даже в существующий магазин (который окупается при населении не менее 150 человек), отсутствие транспорта — регулярное медицинское обслуживание и получение пенсий.
Оказалось, что вопреки распространенному мнению, наличие газа не является сколь-либо значимым фактором для выживания поселения. Никакой прямой зависимости между газификацией и реальным развитием в «живых» поселениях мы не увидели.
«Газ даже подключать не буду, платить еще за него!» /Сергей, поселок Рыбхоза Майнского района, топит котлом на угле/
Очевидно, что процесс изменения структуры расселения не остановить — сельское население неизбежно сокращается и будет сокращаться и дальше. При этом, несмотря на всяческие попытки структуру расселения сохранить или централизованно изменить, процесс этот происходит стихийно и повлиять на него реальных возможностей нет. Единственный способ — создание новых источников ресурсов в тех точках географии, «ковровый» социальный контроль над которыми необходимо сохранять. Любые другие способы воздействия неизбежно встретят негативную реакцию — активные жители сельской местности, только приспособившиеся к новым условиям, в одни голос говорят одно – «оставьте нас в покое». То есть, выживем без вас.
Ulgrad.ru
(в сокращении)
Источник Автор: АдминСайта
